|
SCHOOLING: они украли у вас детство
Schooling по-английски, в переводе на русский — «школение», есть в русском языке слово «вышколенный». И всё это словесное гнездо вовсе не значит «учение" и даже не значит «воспитание», но означает «дрессировка». Она и есть «дрессировка», и если в русском варианте иностранное «school» превратившись в «школу», ни о чём ежедневно не напоминает, то по-английски недвусмысленно и без всяких экивоков каждый раз употреблённое, вопиет о «дрессировке». Небезынтересно, что это же «schooling» упоминается по отношению к дрессировке лошадей и собак.
Вернувшись к истинному значению слова легче понять и суть самой институции. Обучение, дрессировка в школе стоит впереди получения знаний. Цель schooling — сломить естественные инстинкты человеческого существа, сломить его природную агрессивность, подавить её тотально. Не даром во всех без исключения странах в школах всегда применялись телесные наказания, ещё каких-нибудь полсотни лет назад.
Школа задумана как репрессивное учреждение. Она должна быть поставлена в один ряд, через запятую, перед тюрьмой. Это недоразумение, что школу помещают в один ряд с библиотеками и музеями, а учителей пишут через запятую после врачей, их надо ставить до надзирателей и вертухаев. То, что школа, как и многие институции государства, одряхлела, изменилась, покрылась пылью, не должно скрывать её репрессивного характера.
Даже сегодняшняя, расхлябанная, она свою работу делает. После одиннадцати лет изнурительной долбёжки, загрузки памяти ненужным мусором лишних знаний, подавляющее большинство индивидов покидают школьные парты со сломленной волей, со сглаженными индивидуальными особенностями.
С затоптанным, как правило, талантом, и усталыми! Школьный конвейер дрессировки поставляет обществу беззубых, вялых и намеренно заторможенных в своём развитии зверьков. Их насильно набили ненужными знаниями. Как мешок пылесоса набивается мусором и пылью. Бессмысленные знания эти, в особенности те, которые дают в русских школах, никогда не пригодятся бедным зверькам. Я как-то попытался подсчитать, что из полученных в школе знаний мне пригодилось в моей жизни. Получилось ничтожно мало.
Иностранный язык и география. Даже не литература, ибо все самые мощные книги я прочёл помимо школы, вопреки ей, а большинство книг прочёл вообще на английском и французском языках. А языки я выучил сам! Школа не дала мне знания языков. И географию я выучил по желанию, сам. Не по учебнику.
Школа нужна обществу для подавления. Для этого она и создана. Это государственное учреждение и потому она не только не невинна, но так же повинна, как суды и тюрьмы, в подавлении человека. Я вспоминаю свои десять лет за партой с ужасом утраты десяти самых может быть отличных, солнечных лет жизни! Кто их мне вернёт! Подать в суд на грёбанное государство? Отдайте мне мои солнечные годы! Юбки форменных платьев девочек моего класса лоснились сзади, как и наши штаны, шесть — восемь часов ёрзанья на твёрдых скамьях в неудобном положении, искривив скелеты, в возрасте, когда нужно бегать, прыгать, орать! Пальцы с мозолями от ручки. Некрасивые, дурно пахнущие учителя. От учительницы математики воняло мочой, когда она над нами наклонялась. Мы морщились и отворачивались. У учителя физики мерзко пахло изо рта, когда облокотясь на парту, нависая над нами, он объяснял, что в тетради решено не правильно, какая задачка.
Рано утром, давясь своей яичницей, в полном отупении я выходил, брёл, помню, по тёмным улицам посёлка и видел, как идут, шкандыбая по грязи или льду, такие же бедолаги-ученики. Мне ещё было близко до школы, рядом (хотя грязи у нас весной и осенью бывали непролазные), а были дети добиравшиеся пешком, плюс трамваем, затем автобусом.
В восьмом классе у нас появился новый классный руководитель: Яков Львович Капров. Так он бил учеников, вызывая их в физический кабинет, и запирая дверь. На самом деле все настоящие хулиганы ушли из школы в колонии и на улицы ещё в 6 — 7 классах. Он бил вполне нормальных ребят, и те выходили с расквашенными носами. Меня не бил, мой отец был офицером. Но даже если б у нас был сладкий классный руководитель, что это меняло? Эти десять лет каждый из нас отдал государству, отсидел как срок. Отдайте мне мои солнечные годы!
Тому, что нужно для жизни, школа не учит. В школе не учат, как говорить с людьми, как распознать лживого человека, как ладить с людьми, как командовать ими, как отбиться от нападения. Что такое жизнь, как скоро придёт смерть, как встречать жизненные горести, что делать если ушла твоя девочка? На все эти вопросы школа не отвечает. Зато она вырабатывает в тебе вторичные инстинкты подчинения: все встают, когда вошёл учитель; она учит тебя неизменной хитрости, зная слабость учителя можно получить хорошую оценку. И подчинению, подчинению учит она.
Но самое главное: те миллиграммы действительных знаний, которые она даёт, можно получить в каких-нибудь несколько лет, в три года! Зачем же детей деформируют, заставляют сидеть как идиотских кукол в спёртом воздухе класса лишние семь лет? Чтобы отшибить напрочь инстинкты. Чтобы привык к оскорблениям, и если мозглячка училка, неряха в рваных чулках, кричит тебе: "Остолоп!", чтоб ты не давал ей в нос, а стоял опустив голову. Все эти годы требуются , чтобы прочно перешибить твою волю, ударяя каждый день по ней как дубиной, как ломом. Если у кого-то остались и хорошие воспоминания о школе, то они не о школе собственно, но о встреченных там двух — трёх интересных пацанах, миловидных девчонках, первая там любовь помнится, то есть личные веши.
Так что когда видишь митинг или пикет учителей, всех этих гиппопотамовских размеров тёток в драных шубах, то не жалей их, бюджетников, не получающих зарплату. Такие же служащие государства, как тюремные надзиратели или менты в серых армяках — они работники репрессивного аппарата. (И потом, что за нонсенс, разве женщина должна воспитывать мужчин? Это противоестественно.) Мир нужно видеть таким, как он есть, правильно. Это экстремально важно — правильно видеть мир. Учителя — не учителя по нормальному видению — это работники государственного аппарата образования. Учителей же в мире горстка. Найти себе учителя — задача тяжкая. Тех, кто преподаёт в школах, нельзя назвать учителем. Это святотатство. Учителей — горстка. Счастлив тот, кто обрёл своего учителя.
Школьные учителя — работники негатива. Это конечно не их индивидуальная вина, их самих когда-то сломали, и вот они послушно (за мелкий прайс!) заполняют память и мозги своих юных жертв начинкой жёванных знаний: алгебра, физика, химия, геометрия, литература, история — всё вперемешку. Общая ничтожность учителей, их невысокий интеллектуальный уровень, то что они не поднимаются над общим обывательским уровнем развития, говорят сами за себя, это не лучшие люди нашего общества. Усталые и сломленные, они чревовещают по программе. Крайне редко могут они понять своих учеников, или предвидеть их. Достаточно сказать, что в школьном аттестате у меня по русской литературе стояла "тройка". А я ведь читал запоем, запойно писал стихи с пятнадцати лет, и уж "тройки" мне явно было мало. Но мы не нравились друг другу: учительница и я. Я не мог поставить ей "тройку", она могла.
Надеюсь она жива, и хоть раз в неделю опять и опять удостоверяется в своей дури. Тотчас после воцарения Советской Власти революционеры-большевики вовсю экспериментировали со школой. Если судить по "Республике ШКИД" — были выборы преподавателей, школьное самоуправление. Будущее намечалось интересное. Понимали, что если хотят выращивать нового человека, то нужна и новая школа. Но одно дело оспаривать власть в революционном порыве, другое дело захватить власть и властвовать.
Ломать одновременно многие институты государства — крайне трудоёмкое занятие. Да и опасное — сломаешь старую школу, а пока ещё построишь новую — не будет никакой.
Потому новой школы и не получилось. Убрали Закон Божий, да букву "ять", заменив их историй Покровского и материализмом для школьников. Эксперименты Макаренко и "Республики ШКИД" захлебнулись. Всё тихо возвращалось на круги своя.
Во время Великой Отечественной Войны появился феномен фабрично-заводских училищ. После войны, помирившийся с церковью и озабоченный укреплением государственности, И. В. Сталин (он уже до этого возвратил офицеров и погоны) стал возвращать классическое образование. Было введено раздельное обучение полов, школьная форма, ремни и фуражки, платное обучение для трех старших классов, и даже латынь и греческий — мертвые языки. Продержалась эта имперская мода недолго, приблизительно от 1947 до 1955 года. И даже не была введена повсюду, остались школы и со смешанным обучением и без фуражек и ремней. (Пытались ввести форму и для студентов). В хрущевскую оттепель сталинская попытка возродить имперскую школу загнулась. "Демократичному" и американистому Хрущу она, должно быть, казалась неуместным классицизмом. Так же как "архитектурные излишества", — против них тогда стали серьёзно бороться: против сталинского имперского стиля зданий МИДа, гостиницы "Украина" и иже. Между тем латынь, ремни и фуражки были из одного и того же набора имперскости, вместе с "архитектурными излишествами".
Хрущеву нужна была быстро-быстро рабочая сила на фабрики и заводы, и трактористы для подъема целины, потому школу сделали восьмилетней. Нужны были рабочие и крестьяне, вот их и спешно производили в восьмилетках.
В конце концов, пришли к сегодняшней нелепой школе. Пожалуй, не намеренно пришли, ибо качество государственной элиты — правителей государства неуклонно снижалось, и вряд ли Хрущев и тем более Брежнев были способны на размышления по поводу образования. Не говоря уже о том, чтобы оценить сравнительные качества систем образования. После гения Ленина (впрочем, он никакого проекта нового образования не оставил, насколько я знаю) и отличного практика Сталина — пришли лохи. У лохов проектов не бывает.
Возвращаясь к сталинской попытке реставрации классического образования еще раз отмечу, что она совершена в поздний предсмертный период, когда Сталин пришел к имперскости, отвергнув наследие революции 1917 года. Неизвестно что он сам по поводу своей школы думал, но ежу понятно, что новый человек не должен был выйти из такой школы, где преподавали латынь и русскую историю, сочиненную немцем Миллером и другими немцами по заказу немецкой династии Романовых. Учили историю царей и исчисляли послушно революционное время от выдуманной даты рождества Христова. Что же должно было получиться? Конечно не новый, а ветхий человек! Потому закономерно получили с такой школы воспроизведение старого общества. (Нужно было больше и больше революционности! Мой упрёк революции 1917 года — что она была недостаточно радикальной. Она не убила старый мир, а лишь приглушила его на время. Но об этом в другом месте…)
Ту школу, которая есть, садистский репрессивный государственный институт, направленный на подавление и тотальную деформацию самой сути человека, нужно уничтожить. Иначе наше общество обречено воспроизводить само себя в том отталкивающем виде, в каком оно есть сегодня. Вечно будут крепостные темные пенсионеры, вечно будут палаческие менты, вечно будут производиться блатные, вечно станут появляться гоголевские чиновники, монументальные архаичные тетки-судьи.
Поколение за поколением. А начинается становление этих отталкивающих существ уже за школьной партой. Общество забивает целых 11 лет ребенка до смерти, пока он не становится полуфабрикатом, заготовкой для вышеперечисленных типов. Этот конвейер надо выключить. Что мы и сделаем.
Всякое обучение должно быть много короче. Достаточно пяти лет чтобы получить отличное среднее образование. И образование должно быть тотально иным.
У детей сегодня ненормальное удлиненное детство. Современный мир стал быстрее, информация по телевидению, информация по радио, интернет. Все это делает возможным куда более раннее познавание мира ещё вне школы. Помимо школы. А наша система образования создана на Западе в 19 веке, перебралась к нам с Запада. Начинать надо раньше и учить короче. Начинать надо в 5 лет от роду и учить не более 5 лет.
Преподаватель в средней школе должен быть один. Это должен быть мужчина. Он должен иметь творческий (художник, поэт, писатель) опыт. Никаких алгебр, тригонометрий, математик, физик, и других отвлеченных, никогда не пригождающихся дисциплин преподавать детям не будем. Для хранения и передачи подобных отвлеченных знаний существуют ученые, это их работа. (Ученых будет немного, и специальные знания будут ограничены несколькими высшими учебными заведениями.)
Итак, начав ходить, ребенок покидает мать и поселяется в доме детства. Дом обязательно находится в живописной местности с красивой природой, вне города. Преподаватель — мастер, как уже было сказано, — один. Это обязательно мужчина. В случае необходимости привлекаются ещё преподаватели иностранных языков, но они не носят титула "мастер".
В помощь мастеру у него будут ещё инструктора, числом не менее трёх, в зависимости от численности детей в доме детства. Их обязанность — помогать мастеру. В программе будут следующие дисциплины:
История: с учётом "Новой хронологии" Фоменкою.
Носовского и открытий Льва Гумилёва. Должны быть разработаны учебники.
География и знания иных стран, народоведение.
Иностранные языки (и западные, и восточные — больше восточных).
Оружие и военное обучение. Преподавание ведётся не в классах, умение стрелять, общаться с гранатомётом, миномётом, вождение и стрельба из БТР и пр.
Ораторское искусство, поэзия, сочинение и изложение.
Исторические личности: Сталин, Гитлер, Мао, Муссолини и личности культуры: Ницше, Пазолини, Достоевский и пр.
Тайны жизни. Человековедение: тайны пола, искусство общения с людьми, как распознать лживого человека, как реагировать на оскорбление, на жизненную неудачу, на смерть друга, на предательство женщины.
Боевые искусства: борьба, бокс, кунг-фу, на самом деле обучение жестокой драке.
Обращение с пишущей машинкой, интернетом.
Только в исключительных случаях обучение будет производиться в классах. Детали новой системы обучения должны быть разработаны впоследствии. Основной принцип: Учитель — Мастер с большой буквы, человек опыта и знаний будет лично обучать группу учеников. Как восточный учитель мудрости и боевых искусств.
|
